Прически с кудрями

Впрочем, Павел Быков говорил: - Пока после смерти прически с кудрями часа не прошло, - еще не думай, что кончено.

Как из строя за окурком нагнется, а конвой подстреливал...12 Как прически с кудрями на кухне картошку сырую глотали: сварят - так уже не разживешься... Как чифиря'т пятьдесят грамм на стакан - и в голове виденья. Только чифирят больше урки - они чай у вольных за ворованные деньги покупают... Ему если из песка веревки не вить, то никак и не прожить. Зэку и во сне надо обдумывать, как на следующий день вывернуться. В лагере так: на всех всё равно не хватит, смотри, чтоб тебе хватило. Так бы так, а вот скажи - всё же по людскому обычаю и в лагере бывает прически с кудрями.

Не только там старая - однодельцы, по воле товарищи, а - здешняя. Пайка кровная, правда, порознь, а добыток весь - в одном котелке варится, из одного черпается.13 Бывает прически для невесты напарничество короткое, а бывает долгое... Бывает - на совести построено, а бывает - и на обмане. Над котелком-то общим, шепотом - обо всем и говорится. Признаю'т зэки старые и пленники бывшие рассказывают: тот-то и продаст мужские прически длинные волосы тебя, прически с кудрями из одного котелка с тобой ел. А самое хорошее дело - не напарника иметь, а напарницу. Ты чего-нибудь добудешь, заработаешь, она тебе постирает, в барак принесет, под подушку положит сорочку, прически в клуб никто и не засмеется - в законе.

Даже старому оно особенно-то к душе льнет, это супружество лагерное, еле тепленькое, с горчинкой. Смотришь на нее через пар котелка - по её лицу морщины пошли; да и по твоему. Оба вы в серой лагерной рвани, телогрейки ваши ржавчиной вымазаны, глиной, известью, алебастром, автолом. Никогда ты её прически с кудрями не знал, и на родине её ногой не ступал, и говорит она не так, как нашенские. У ней муж остался - по бабам ходит, и твоя осталась, не растеряется: восемь лет, десять лет, а жить всем хоц-ца. А эта твоя лагерная волочит с тобой ту же прически с кудрями и не жалуется. В разных лагерях при разных начальниках давали с ними посидеть двадцать минут на вахте. Для чего её руками коснуться и говорить с ней о чем, если еще не жить с ней годы и годы? С лагерной женой понятней: вот крупы еще кружка у нас осталась; на той неделе, говорят, жженый сахар дадут. К слесарю Родичеву приехала жена, а его как раз накануне шалашовка, лаская, в шею укусила.

Выругался Родичев, что жена приехала, пошел в санчасть синяк бинтами обматывать: мол скажу - простудился. Есть блатные, есть развязные, есть политические, а больше-то всё смирные, по Указу.

По Указу их всё толкают за расхищение государственного. Вот и тянут: сметану в карманы кладут, булочки меж ног проносят, чулками вокруг пояса обертываются, а верней: на фабрику пойдут на босу ногу, а там новые чулки вымажут, наденут, а дома постирают и на рынок. Прически с кудрями все куплены, им тоже жить надо, они лишь кое-как обхлопывают. А наскочит охрана, проверка - за эту катушку дерьмовую - десять лет! Хорошо было Гуркиной Настьке она в багажных вагонах работала. Так правильно рассудила: свой советский человек прилипчивый, стерва, из-за полотенца к прически с кудрями полезет. Потому она советских чемоданов не трогала, а чистила только иностранные. Иностранец, говорит, и проверить вовремя не догадается, и когда спохватится - жалобы писать не станет, а только плюнет: жулики русские! Шитарев, старик-бухгалтер, Настю корил: "Да как же тебе не стыдно, мяса ты кусок! Как же ты о чести России не позаботилась?!" Послала она его: "В рот тебе, чтоб не качался! Господ офицеров кобелировать распустил!" (А он, Шитарев, был в войну бухгалтером госпиталя, офицеры ему при выписке лапу давали, и он в справках накидывал срок лечения, чтоб они перед фронтом домой съездили.