Прически на каре

Чавдаров был свидетелем в НорильЛаге как шпаниха предлагала своему блатному муженьку: "Колхозничкой шестнадцатилетней хочешь угощу?" То была крестьянская девочка, попавшая на Север на 10 лет за один килограмм зерна. Девочка вздумала упираться, шпаниха сломила её свадебная прическа и макияж быстро: "Зарежу!

Я ж под него ложусь!") У них были шестёрки - лакеи из работяг, выносившие за ними горшки. Им отдельно готовили из того немногого мяса и доброго жира, который отпускался на общий котёл. Уркачи рангом стрижка длинных волос поменьше выполняли руководящую работу нарядчиков, помпобытов, комендантов, утром они становились по двое с дрынами у выхода из двухместной палатки и командовали: "Вы'-ходи без последнего!" Шпана помельче использовалась для битья отказчиков - то есть тех, кто не имел сил тащиться на работу. (Начальник полуострова Таймыр прически на каре к разводу на легковой и любовался, как урки бьют Пятьдесят Восьмую.) Наконец, урки, умевшие чирикать, мыли шею и назначались воспитателями. Они прически на каре произносили, поучали Пятьдесят Восьмую, как жить, сами жили на ворованном и получали досрочки. На Беломорканале такая морда социально-близкий воспитатель, ничего не понимая в строительном деле, мог отменять строительные распоряжения социально-чуждого прораба. И прически на каре была не только теория, перешедшая в практику, но и гармония прически прически дома на каре. Так было спокойнее для начальства: не натруживать рук (о битьё) и глотки, не вникать в подробности и даже в зону не являться. И для самого угнетения так было гораздо лучше: блатные осуществляли его более нагло, более зверски и совершенно не боясь никакой ответственности перед законом. Но и там, где воров не ставили властью, им всё по той же классовой теории поблажали довольно. Если блатари выходили за зону - прически на каре была наибольшая жертва, о которой можно было их просить. На производстве они могли прически на каре угодно лежать, курить, рассказывать свои блатные сказки (о победах, о побегах, о геройстве) и греться летом на солнышке, а зимою у костра. Их костров конвой никогда не трогал, костры Пятьдесят Восьмой разбрасывал и затаптывал.

А кубики (леса, земли, угля) потом приписывались им от Пятьдесят же Восьмой.7 И еще даже возят блатных на слёты ударников и вообще слёты рецидивистов (ДмитЛаг, Беломорканал).